Радетелем объединения всего славянского мира во главе с Россией для борьбы с Турцией и, конечно, никоновской «реформы» был известный деятель киевской митрополии епископ Лазарь Баранович (1620-1693), эти же идеи развивал Иоанникий Голятовский.
Как видим, католицизм был весьма заинтересован в том, чтобы втянуть Россию в антитурецкую деятельность, и приложил к этому немало усилий. «Греческий проект» был главной «приманкой» для царя Алексея Михайловича, с детства воспитывавшегося в грекофильских воззрениях. Царь стремится остаться в тени, не афиширует свои замыслы, в грандиозном преступном эксперименте с церковной «реформой» он прячется за Никона. Церковная «реформа» по приведению к единообразию русского богослужения с греческим была первой стадией авантюрного «греческого проекта», сулящего царю Алексею в будущем, по его мнению, византийский престол…
Всерьез прельстился идеей византийского престолонаследия, под пропагандистским давлением Запада, недалекий и легко поддающийся чужому влиянию, подготавливаемый к этому правящим слоем с детства царь Алексей Михайлович («царишко», как его назвал Аввакум), однако и он решился только на подготовительные меры – церковную «реформу». И на этого ли, пожалуй, главного виновника русской трагедии надо было равняться русским в следовании «великим преданиям древней русской политики»?…
Византийской прелестью пронизана русская публицистика этого периода. Особенно демагогичны и провокационны высказывания известного историка и публициста М. Погодина: «Все зовет Россию в Константинополь: история, обстоятельства, долг, честь, нужда, безопасность, предания, соображения, наука, поэзия…» В пророчествах и чудесах при нужде никогда не было недостатка. М. Погодин из различных источников извлекает ворох необходимых «пророчеств» и торжественно уверяет: «Константинополь будет взят русскими… мы будем в Константинополе!»
Такова печальная картина «плотского мудрования» русских философов и политиков во второй половине XIX в.
Жизнь развеяла ложные пророчества как дым, кто этого не разумеет сейчас; константинопольский престол был наваждением, призраком, политической прелестью. И народ инстинктивно чувствовал эту нечистую прелесть с самого начала, хотя конкретно объяснить не мог. Вспомним высказывание: «В определениях Собора 1667 г. было так много безумия, что русский народ счел их за дьявольское наваждение. Многие думали, что это временный туман, который должен скоро рассеяться».
Никоно-алексеевская «реформа», едва не погубившая Русскую Церковь, была роковым следствием этой политической прелести.
Святые отцы учат, что мысли о своем высоком предназначении, о своей великой миссии пагубны, несовместимы с христианским смирением и способны увлечь в прелесть, т.е. в самообольщение, бесовской обман. Тем более пагубны необоснованные мессианские чаяния, мечты о великой миссии в национальном масштабе.
Все, что истинно от Господа, полно чудного, самого трогательного и всепобеждающего смирения. А все, что от сатаны, то дышит горделивым сознанием великого назначения, великого служения, великого подвига – таково святоотеческое учение.
Интересы «греческого проекта» требовали охраны и укрепления никоно-алексеевской «реформы», поскольку, по мнению реформаторов, церковно-обрядовое единство с греками являлось идеологической базой будущей иллюзорной империи…
Посылая вопросы патриарху Паисию, царь и Никон, видимо рассчитывали, что тот подтвердит необходимость реформы и им легко будет ссылаться на его авторитет. Однако патриарх Паисий не оправдал их надежд, он от лица собора греческой Церкви выразил очень трезвый и осторожный взгляд на дело изменения церковных обрядов, показывая этим, что необходимости в реформе нет. И то, что царь Алексей и Никон просто отмахнулись от этого соборного предостережения и продолжали начатое дело в прежнем направлении, показывает не только их одержимость «греческим проектом», но и то, что богословская обоснованность «реформы» их нисколько не интересовала…