Помолимся о Державе нашей
— Помолимся о Державе нашей! — Ваня вздрогнул и открыл глаза. Ах, да, он опять забыл, отвлёкся! Он стоит в храме, диакон читает ектенью, мама поёт на клиросе, а он, Ваня, опять унесся мыслями куда-то далеко-далеко.
— Нет, нет, нельзя так! — говорит он сам себе и шёпотом повторяет прорвавшиеся сквозь плотный туман мыслей слова: «помолимся о Державе нашей»… Держава… Ваня вспоминает, как когда-то он был на параде, с ревом двигались огромные танки, и брусчатка, казалось, прогибалась под их тяжестью.
-Вот что такое держава! — думает Ваня, и ему хочется крикнуть» ура! «, но вдруг снова слышится голос дьякона:
— и о воях ея Господу помолимся!
«Вои! — снова думает Ваня. — Это пограничники! Обязательно именно они! Ну или хотя бы десантники… Нет, моряки!
О, грозные моря России, туманные, холодные, северные!
Где-то в них сейчас мой папка, мама всегда говорила, что он моряк…
Нет, капитан дальнего плавания!
Дальнего, потому, что из ближнего возвращаются,
а мой папа все ещё плавает где-то далеко-далеко…
— … и о плененных Господу помолимся! — опять долетает до Вани молитва. «Плененных! А может мой папа попал в плен? И потому не возвращается? Конечно, войны сейчас нет… Но ведь мало ли что в море может случиться. Тем более в северном»…
Ваня смотрит на подручник, висящий на гвоздике, и ему кажется, что чёрные треугольники – это скалы, а синие — море, и где-то там его папка, то с пулемётом, то в масхалате, или даже с белым медведем на борту корабля…
— Ванечка, ты молился о папе? — спрашивает мама, спрашивает после каждой службы, которая кончается так стремительно, что Ваня не успевает увидеть возвращения отца…
— Я о нем думал все время! — с гордостью отвечает он, и мама улыбается грустно, но когда тебе только 12 лет, ты не знаешь, отчего такие глаза у мамы.
Они вместе идут в магазин, где мама купит к чаю неизменные ватрушки, те, которые так любил папа. Уже весна, и по улице вовсю бегут ручейки.
— Мам, я постою здесь, а ты иди сама в магазин, хорошо?
— Хорошо, мой родной — мама говорит особенно ласково, и Ваня не замечает, что слезы стоят у неё в глазах.
Когда тебе только двенадцать, очень легко видеть в щепке корабль, а в бурном грязном потоке — седой океан. Ваня смотрит, как кружится щепка в водовороте воды и думает об отце. Но что это за тень легла рядом, и отчего как-то скверно стало на душе?
— Мальчик! — Ваня поднял голову и невольно отшатнулся: огромный страшный мужчина стоит перед ним, его руки трясутся, и Ваня, не смотря на свежий весенний ветер, ощущает отвратительный запах дешёвого вина… Взгляд его невольно приковывается к уродливому шраму на щеке, и вдруг ему становится страшно.
— Мальчик! — повторяет мужчина и как будто протягивает руки, но Ваня уворачивается и бросает отчаянный взгляд на магазин.
«Где же мама!» — проносится у него в мозгу, и вот он видит её, взволнованную, перепрыгивающую ступеньки в своей длинной юбке. Маму невиданную, маму страшную.
— Как ты! Не смей! Не смейте! К моему ребёнку! — она обхватывает Ваню и закрывает собой, словно курица-наседка — цыплёнка.
— Больно надо, дамочка! — доносится до них пьяный голос, и нетвердой походкой мужчина удаляется от них…
Когда тебе только 12 лет, ты быстро забываешь невзгоды жизни… Ваня тоже забыл. Он шёл по улице рядом с мамой и думал:
» А все-таки не прав Витька, что говорит: «твой папа утонул в бутылке»! Моряки и в море не утонут, а ведь мой папа моряк. Капитан дальнего плавания!»
***
Уже через час, в своей комнате, он уселся за старый стол и разложил бумагу на столе. Дверь закрыта, он не любит, чтобы мама заходила и мешала в такие часы. Что понимают женщины! А он, он рисует корабли, на которых поплывёт к папке, обязательно поплывёт, только вот лёд тронется на Москве-реке… Правда, он не знает, на каком поплывёт — «Броненосец», «Неуловимая молния», «Гроза Севера» — ну это он решит, успеет…
— Что же ты, Ваня, папу в беде бросаешь? — вдруг слышится чей-то незнакомый голос, и Ваня от неожиданности подпрыгивает на стуле. Дверь то закрыта! И голос не мамин!
— А… кккто Вы? — перед ним стоит статный юноша-воин, прекрасный, в блестящих доспехах и с тонким копьем в руке.
— Я Георгий-воин, я знаю твоего отца…
— Вы его командир?
-Хранитель.
— Телохранитель?
— Скорее души. Твой папа тоже Георгий. И он крещен, крест до сих пор светится у него на груди…
Ваня смотрит на юношу, и, кажется, начинает понимать.
— Вы — святой Георгий-Победоносец?
— Да, я пришёл к тебе, Ваня, сказать: твой папа потерпел кораблекрушение, волны потопили его корабль.
— У меня есть! — вдруг перебивает Ваня и показывает рукой на картины, — я поплыву на любом из них к папке и спасу его!
— Нет, на этих ты не доплывешь. Твой папа тонет в страшном море, для него нужна более крепкая ладья…
«Папка тонет! Хоть бы в Чёрном, оно тёплое, не то, что Берингово…» Ване страшно спросить, но он решается:
— Скажите пожалуйста, а в каком море…
— В житейском.
— это в России?
Святой Георгий улыбнулся и не ответил.
Помолчав, он сказал:
— Для этого моря нужна более крепкая ладья. У тебя она есть, но ты её должен укрепить. Сейчас она
слишком слабая, ведь ты не молишься ни о себе, ни о папе…
— Я каждое воскресение в храме! — возразил Ваня, но тут вспомнил, как при возгласе: «помолимся о Державе нашей» он улетел окончательно в свои грёзы.. Ему стало стыдно, но в тот же миг что-то упрямое, отцовское, мелькнуло в глазах:
— Зачем молиться о Державе, у неё танки… И ядерные боеголовки..
— Твоя Держава — это не только танки, малыш.
— А Вои — пограничники или все-таки моряки?
Святой Георгий сочувственно покачал головой.
— Твоя Держава — это в первую очередь град твоей души. А Вои — это добрые помыслы, хранящие ее от зла. Почему же ты не молишься об этой Державе?
— Град души? — переспросил Ваня, и недоумение засквозило в его глазах.
Святой Георгий оглядел комнату и вздохнул:
— Хорошо, я объясню тебе так, ты поймёшь: твоя Держава — это твой корабль, который плывёт в бурном море. Ты капитан, держи штурвал крепче. Если удержишь его в руках, сможешь помочь не только себе, но и папе! Он утопает именно в этом море, малыш.
— А как я его буду спасать?
-На любой войне каждый выполняет свои задачи! Твоя — держать штурвал молитвы и плыть вперёд. Об остальном позаботиться Вышний.
— Генерал?
— Создатель.
Святой Георгий помолчал немного и прибавил. К твоему папе до сегодняшнего дня плыл на помощь другой корабль. Но его капитан выпустил из рук штурвал. Теперь к твоему папе больше некому плыть, Ваня. Некому, кроме тебя…
— Я назову свой корабль «Возвращение» и поплыву вперёд! — воскликнул Ваня.
— Нет, назови его «Прощение» — это поможет тебе выстоять первую твою бурю — сказал святой Георгий и вдруг исчез.
«Куда он делся! Неужели пошёл на кухню к маме? Но ведь она женщина! Что она понимает в кораблях! » — испугался Ваня, открыл дверь и выбежал из комнаты.
Что с тобой, Ваня! Ты всегда был честным мальчиком, разве можно подслушивать взрослые разговоры? Почему же ты прижался щекой к холодному наличнику, и дыхание прерывается у тебя в груди? Мама не знала, что сын совсем рядом, и поэтому не смягчала слов:
— Рит, понимаешь, он подошёл к нему прямо на улице! В таком виде! Нет, не узнал, не успел! Да и разве узнаешь! С тех пор, как он бросил нас, прошло уже пять лет! А потом, он так опустился… Нет, Рита, нет! Георгия я не прощу, теперь не прощу. Хватит. Не могу! Больше уже не могу! Мамин голос прервался и она заплакала. И сквозь слезы повторяла: «и молиться не буду. Неее бууудуууууу…»
***
— Помолимся о державе нашей!
Ваня, Ваня, что сталось с твоей державой, что случилось с твоим кораблем! Он затопляется волнами обиды, все матросы сброшены в море, горький ветер изорвал в клочья твои паруса.
«Зачем ты, мама, не сказала мне правду. Я бы никогда, я бы никогда не рисовал корабли!» — думает Ваня, и глаза его смотрят в пустоту.
— О недугующих и страждущих, и о плененных Господу помолимся!
Ваня вздрагивает. Он вспомнил тот день, когда захлопнулась дверь. По особенному захлопнулась. Смачно и больно. Сколько труда стоило маме, чтобы убедить шестилетку, что папа вернется, что те слова –«Я не вернусь. Никогда. Не ждите.» — что те слова – они все были без «не».
«Папа сказал – я скоро вернусь, навсегда, ждите! Так это было, Ванечка, так!»
«А вот и не так» — думает Ваня, «не так, не так, не так!»
— Помолимся о державе нашей…
— Помолимся о державе нашей…
— Помолимся о державе нашей…
Мелькают воскресенья, тускнеют Ванины глаза, черствеет душа.
— Ванька, а твой папа… В каком он море?
Что ты натворил, бедный Ванечка, что сделал ты – светлый добрый мальчик. Как так случилось, что в первый раз, в самый первый раз Витя спросил тебя не с насмешкой, надежда светилась в его глазах. Зачем ты ударил, почему ты и после забыл закон всех честных мальчишек – до первой крови, только до первой крови!
— Мальчики дерутся! – кричит звонкий голос – Мальчики!
Мальчики ли они теперь?
В кабинете директора тишина. Ваня сидит на самом краешке стула и смотрит перед собой. Их классная руководительница там, за тонкой стенкой, и ему слышно, как она говорит:
— Валерий Петрович, ведь у него нет отца…
— Безотцовщина. Алкоголизм. Преступность.
— Не надо, не надо, Валерий Петрович – а у самой сердце сжимается в холодный комок. Ее сын первоклашка тоже безотцовщина… По той же причине. Что ждет его?
— Они неплохие мальчишки, Валерий Петрович. Вите труднее. Он не может представить, что его отец моряк. Ведь тот приходит каждый день, и кричит на жену, и может быть даже бьет.
— Откуда вам знать? – она потупляется и молчит. – Многое знают женщины…
Ваня шарит глазами по белой стене. Герб Москвы – Георгий-воин смотрит на него пристально.
— Ваня, у меня копье, но я поражаю им змея, у меня щит – но я никогда не ударю тебя им по голове…
***
— Помолимся о державе нашей!
Какое это воскресенье по счету? Сколько их уже было…
— о страждущих от недуга пьянства Господу помолимся! — вдруг долетает до Ваниного слуха.
Имена, имена, имена… Иоанна, Иоанна, Иоанна, Виктора, Иоанна, Виктора, Виктора, Гео…
Что это, почему Вы запнулись, отец дьякон? – мама с досадой покосилась в сторону алтаря, и краска залила ее лицо. Вчера она забыла, вписала когда-то родное имя. Но конечно исправилась тут же, зачеркнула жирной чертой. Так почему же ошибся отец дьякон.
А Ваня – слышал ли Ваня? А перед Ваней снова грохочут танки. Брусчатка прогибается под их тяжестью. Стоят ровные коробочки солдат. Они ждут, ждут, ждут, когда же все вместе хором прокричат свое «Ура!» Ваня, как случилось такое, что в граде твоей души неприятель? Чужие танки грохочут по твоим улицам, Ванечка, чужие солдаты сейчас будут кричать «ура!».
Совсем утопает Ванин корабль. Девятый вал как чья-то наглая пятерня уже замахнулась над ним. Святой Георгий не выдержал: Ваня, Ваня, как называется твоя ладья? — донеслось до него сквозь рев ветра, или это просто сердце колотится и гулко пульсирует кровь?
— Гео.. , кхм-кхм, Иоанна, и Виктора…
Ваня, святой Георгий протягивает тебе руку, пожалуйста, Ванечка, не отталкивай ее!
Вдруг слезы полились по щекам у мальчика, который столько времени стоял истуканом в храме.
Слезы — иногда это последний шанс почти затонувшей души.
— Георгия, Георгия, Георгия!! Пожалуйста, Георгия, ну пожалуйста, святой Георгий – Георгия!!! – безмолвно кричит Ваня, и сотрясается от внутренних рыданий. – Я прошу тебя, Георгия, я прошу – Георгия, Георгия, Гео…!
Остановились танки, замерли с открытым было ртом солдаты. Наступила тишина. «Твой корабль называется «Прощение», Ванечка, не забывай об этом никогда…
***
— Помолимся о державе нашей!
Ваня, встань ровнее, держи крепче штурвал. Осторожнее, впереди скала неверия, справа – отчаяния! Днище шкрябает риф обид.
— Георгия, Георгия, Георгия, и меня грешного, Господи – слезы льются по щекам, но не замечает этого Ваня. Он молится. Мама тоже не замечает – она все думает, думает, думает…
— Помолимся о державе нашей!
— Помолимся о державе нашей!
— Помолимся о державе нашей!
Мелькают воскресенья, сколько их уже прошло?
— А у нас новый прихожанин… – Ксения! Я прошу, ты на клиросе! Как можно смотреть по сторонам. Ты здесь для того, чтобы молиться.
Ванина мама – строгий регент. Она не позволит себе оглянуться. Перекрестившись, она начинает заниматься привычным для нее в этой церкви – думать…
А сегодня плакал не один Ваня.
«Я ж ведь тоже хрищеный, я тоже хрищеный, и крест я не пропил, святой Георгий, или как тебя там… нарицают…» — слезы льются по грязным щекам, бороздят страшный шрам…
Летят воскресенья, не замечают ничего в храме Ваня и мама. Ваня – молится, мама – думает.
« А Хрищеный пошел к нашему Батюшке!», « А страждущий Георгий – на исповедь», « а Георгий остается помочь», « Георгий Иванович, простите, спаси Вас Христос, со святым Причастием Вас!»
***
— Ваня, твоя мама придет на собрание? – Анне Михайловне трудно говорить. Собрания… Тяжелое это дело для каждого руководителя, а для школьной учительницы вдвойне.
— Витя, а папа… — у меня нет отца! – вдруг выкрикивает худенький мальчик, и черные его глаза пылают взрослым огнем. Все в классе притихли, обладатели пап-бизнесменов и пап-менеджеров с любопытством глядят на сыновей моряков…
Анна Михайловна с ужасом отмечает, как постепенно, как неуклонно на лицах некоторых ребят ложится холодный чужой отпечаток. Безотцовщина. Алкоголизм. Сыновья моряков – словно все меченные какой-то страшной чертой, только вот Ваня, один Ваня – такой же как они, или все-таки какой-то другой?
— Анна Михайловна, он с моим папой в подлодке. Письмо пришло. Они вместе. Но они уже всплывают, они вернутся, они… — жуткая тишина в классе. Бедная молодая учительница не знает, куда спрятаться от этого ясного света синих глаз…
***
— Ванечка, Ваня! – мама открыла дверь сыну, и стоит теперь красная, смущенная, теребящая фартук в руках. – Ванечка… — она снова замирает, но в глазах прорывается счастье, мелькает мысль: «как хорошо, что он не знал правду, не простил бы – гордый, в отца!»
— Ванечка, папка вернулся!
— Папа! – детский крик перевернул тишину, детский – ведь когда тебе только 12, ты еще в сущности просто ребенок, с израненной, но сильной душой…
«Ваня, а что если он сейчас выйдет – как в тот страшный день – грязный, пропитый, с трясущимися руками… Обхватит и прижмет к себе, к смрадной рубахе, пропахшей вином. Я обниму его тоже, ведь это мой папа, только не выдай себя, Ваня, не выдай себя… Хорошо, что мама не знает, что я то все знаю, знаю все-все!»
— Сынок!
Красивый, большой, сильный… С окладистой бородой пшеничного цвета. Могучая грудь колыхается от волнения, голос густой и сильный почти прерывается и шепчет – сынок…
— Помолимся о державе нашей!
Молится Ваня, молится мама, молится папа. Молится отец дьякон. Но что же это пять такое — он уже так привык к круглому детскому почерку — видно какой-то мальчик старательно выводил «Георгия…» А теперь это имя зачеркнуто, а сверху – что за каракульки сверху — ах да, кажется «Дяди Саши…» — ну надо же, дети! – и он громогласно объявляет: «и раба Твоего Александра от недуга пьянства избавь, Господи!»
И в этот момент, в темном углу кабачка вдруг защемило, затосковало сердце папы мальчика по имени Витя…
***
— Ваня, твоя мама придет на собрание?
Нет, папа придет. Папа вернулся! – класс тихо ахает, большинство от любопытства, дети моряков – с надеждой в серых и карих глазах.
Ни одного собрания не ждала она так, как сегодня. Увидеть хотелось чудо, как будто из сказки, чудо возращения со дна моря…
— А вы и правда моряк… Ах нет, капитан! Капитан дальнего плавания! Вам только трубки не хватает…
— Я не курю.
После собрания Анна Михайловна придет в свой кабинет, опустит голову на руки, глухие рыдания послышаться вдруг. Конечно он не моряк, горький опыт подскажет его прошлую профессию, но все-таки, все-таки? все-таки!
Она достает затрепанную тетрадку, которую специально завела, чтобы получше ладить с ребятами, ведь это так важно, знать, какой профессии твой отец…
«Коротаев Георгий Иванович. Слесарь. Бросил семью. Пьяница. Безнадежный.» — отдавала ли она себе отчет в том, что когда писала эти строки, думала об отце своего, а не чужого Ванечки.
Вдруг она порывисто встала и решительно зачеркнула последние слова. Горькие, неправильные… «Капитан дальнего плавания!» — написала она вместо них и улыбнулась…
— Помолимся о державе нашей!
Она вздрогнула и открыла глаза. Ах, она в храме, в котором никогда не была. Все здесь так необычно, так чинно, так … чисто! Смотрит на нее со стены Георгий-воин.
— А ты ведь тоже, Георгий, мой Жора – вдруг тихо прошептала она.
Анна Минковская