Необыкновенный червяк
Она была совсем необычной в этом большом семействе дождевых червяков, которые поселились на клочке влажной земли с самого начала холодной студеной весны. Можно сказать, что и цветом, и свойством во всем они были схожи, и только лишь странный образ мысли, что выливалось, конечно, в поступки, всерьез тревожил старого червяка – главу всей этой монолитной общности.
— Почему ты снова смотришь на небо? – в который раз он тревожно спрашивал ее, и старческие глаза начинали мигать и моргать:
— Ты разве не знаешь, что вся наша жизнь – в земле? Здесь мы живем, ею питаемся. Из нее рождаемся, она же нас и убивает. Так отчего же смотреть на небо?
А она, скромная, молчаливая, с грустью отрывала глаз от голубого лоскутка, мелькнувшего в вате белых облаков.
— Я бы хотела увидеть солнышко, я бы хотела быть ближе к нему!
Червяк пугался таких ее слов. Дождевые черви не любят, не должны любить солнце: оно иссушивает влагу, оно – свет, а они живут во тьме, и их глаза слепы к его лучам.
— Откуда ты знаешь про солнце? – он дрожит от волнения, страх холодит его мелкое сердце. – Тебе следовало бы побольше думать о земле, тогда не приходили бы в голову и мысли о небе!
Он разворачивался и медленно уползал восвояси, сетуя, что-то бормоча под нос:
— Она навлечет на нас проклятие… Бездельница! Лучше бы поглубже зарывалась в глубину…
Для его утешения то тут, то там встречались червяки: обычные, дождевые, грязевые. За свою жизнь они ни разу не взглянули на небо – и это успокаивало его встревоженный ум.
Она узнала о солнышке от ласточек: первых весенних ласточек, птицы рассказали ей о нем. И о крыльях она узнала от них: о прекрасном, свободном полете, о чистом небе, о прохладном ветерке. Совсем недавно она появилась на свет крошечным червяком. Да, она, как они: те же колечки, тот же размер, что и у всех их детей. Но что за сердце в ней бьется? Отчего не любит она черную, сырую землю!
— Что ты делаешь? – с ужасом вскрикнет, бывало, старейшина. – Зачем ты заползла на листок! Это так высоко! Ты должна жить землею, зачем карабкаешься на одуванчик! Посмотри на его цвет – он отвратителен!
Мать была встревожена не меньше: ребенок не ест, он отказывается от завтра, от обеда, от ужина! Вот почему она больше не растет, вот почему зеленеет у всех на глазах – листья! Она вместо черной жирной земли грызет листья. Да полно, наша ли она?
И правда: рожденная из личинки, одинаковая поначалу, теперь она начинала все больше отличаться от всех остальных червяков. Они – длинные, тонкие, грязно-розовые. Она — коротенькая, маленькая, все больше просвечивающая зеленцой.
— Конечно, это от листьев, — шепчутся черви и, врываясь глубже и глубже, подтачивают тонкие корни цветов: цветы, что и солнце – враждебные им.
— Я хочу научиться летать! – как гром среди ясного неба прозвучало однажды за семейным обедом, и все червяки изумленно обратили свои подслеповатые глазки к ней.
— Ласточки рассказали мне, что если просить у Солнышка, то оно даст мне крылья! И я смогу полететь!
Этими словами была переполнена чаша терпения старого червяка: он встал, и все замерли с набитыми землей ртами:
— Я давно знал, что она навлечет на нас проклятие своими странностями! И все это солнце! О, неужели она в сговоре с ним!
— Мне рассказали ласточки, что если солнышко скроется, то на замену ему придет дождь. Тогда вода затопит наши жилища, и мы погибнем в этой черной страшной земле! Нам не следует от него отворачиваться, в этом наша смерть!
— Яйцо курицу учит! — воскликнул в ответ старейшина, но не признался в том, что еще ни разу за долгие два месяца своей жизни — таковы измерения жизни червей! – ни разу за этот долгий шестьдесят один день он не видел дождя. Была эта весна на редкость сухая, и дожди еще не беспокоили землю своей неумеренностью.
— Ты больше не будешь жить с нами. И пусть солнце само разбирается с тобой! – и была выставлена за двери их подземного домика, одна, без родни, без друзей. Зажила она под покровом синего неба, на высоком крепком листе лопуха. Не совсем одинокою жизнью понеслись вперед минуты и часы ее скромненькой жизни: залетали к ней ласточки, снова и снова щебетали они:
— А ты верь и проси у солнышка! И оно даст тебе крылья – ты взлетишь высоко-высоко к нему, а мы будем поддерживать твой первый полет!
Иногда внизу мелькали старые знакомцы: они выползали на поверхность и задирали головы кверху: как там их изгнанница? В первый весенний дождь, еще слабый, чтобы погубить много дождевых червяков, они впервые отважились на небывалую в истории экспедицию: один из них вскарабкался на лопух и рассказал ей печальные новости:
— Дождь разрушил наш дом, вода лилась отовсюду! Мы не успели спасти ничего , кроме самих себя: казалось, земля душит нас, нам совсем было нечем дышать… Многие выскакивали наружу и попадали в холодные лужи: мало кто выбрался из них. Кто имел глупость выползти на влажный асфальт, жестоко поплатился за это… А ты… Как ты?
— А я была выше дождевых потоков, они совсем не захватили меня…
Червяк скатился вниз и долго повествовал всем собравшимся:
— Зеленой совсем стала, хоть и подросла… Дождь не тронул ее! И она… Она по-прежнему просит у солнца крылья!
Старый червяк заскрежетал зубами и бросился на лопуший корень:
— Перегрызть! Пусть вернется с небес на землю!
Но это было не под силу и сотне червям, а их, после дождевой катастрофы осталось совсем мало…
Прошел еще месяц жизни. Старейшина теперь стал дряхлый, и многие из них состарились, стали ползать все медленнее, жизнь их клонилась к закату.
— Как там наша изгнанница? – прошамкал однажды беззубым ртом вождь. Поди все верит… В эту свою ерунду!
Снова была направлена экспедиция, более молодой червяк вскарабкался на лопух, но уже через пять минут возбужденно рассказывал любопытным слушателям:
— Она умирает! Она закуталась в тонкое белое одеяльце и умирает!
«Я слабею с каждой минутой, мне так хочется спать… Верно, я уже никогда не увижу солнышко… Крылья? Я все еще верю, что солнышко даст мне их… Я буду летать!» — вот слово в слово! Все это сказала она!
Старый червяк вдруг стал решительным:
— Эй вы! Ты и ты – подсадите меня! Я хочу сказать ей последнее мое слово.
Долго они громоздились друг на друга, неуклюже подсаживали, подставляли скользкие спины. Поднявшийся ветер все сильнее раскачивал лопух, и, быть может, от этого они чувствовали себя так, будто лезут по вантам на самую высокую мачту корабля… Наконец, получилось зацепиться за пожелтевший шершавый край, и старый червяк оказался наверху. Здесь и воздух был совсем другой: свежий, как будто приподнимающий вверх, поэтому он со страхом распластался по лопуху – летать ему не хотелось. Притаившись и выждав довольно длительное время, старейшина все же воспрянул духом и голосом грозным, насколько это позволяла ему его дряхлость, воззвал:
— Дочь моя! Земля наказала тебя – ты умираешь раньше, чем я! Не говорил ли я, что в ней – твоя жизнь? Но ты избрала другой путь. Отрекись же от солнца хоть сейчас, в свою последнюю минуту! Ведь оно погубило тебя, определило прожить в одиночестве твою скудную на события жизнь…
Он помолчал немного и прибавил, словно забивая в ее душу последний гвоздь:
— И оно не дало тебе крылья. А как ты его просила!
Но она молчала. Лишь после, когда червяк отчаялся ждать, слабеньким движением накрылась с головой шелковым одеяльцем, вся замотавшись в него, словно мумия – и оттуда послышался угасающий голосок:
— А все-таки я верю, что буду летать…
Мрачным возвратился старейшина вниз, ни словечка не промолвил никому.
— Умерла и умерла! — вдруг резко прозвучало из уст старой матери. – Все туда пойдем! – и она многозначительно взглянула на черную землю, расстилающуюся под ней.
Прошло еще три недели, лето во всю шагало по зеленой траве. Старейшина уже не выползал из своей земляной норы, не хватало сил. С тоской он прислушивался к звукам снаружи, знал: шелест дождя – это для него звук шагов самой смерти. Но пока еще не было ни гроз, ни ливней.
Но однажды вечером, когда небо раскрасилось пурпурными красками и ласточки огласили округу своими веселыми песенками, послышался сверху невообразимый шум. Казалось, все семейство: старые и новые – все они зачем-то выбрались наружу и кричали теперь во все горло.
— Что там, что… – забеспокоился старик, попытался подняться, собраться с силами и, наверное, в последний раз выбраться наружу. Но земля давила его, не отпускала. А слабый голос его никто не слышал…
Так и не увидел он прекрасную бабочку, которая залетела в этот вечер к ним, сначала присела на желтый лопух, потом и вниз спорхнула – прекрасная, неузнаваемая.
— Это ты… Это ты… — шелестели старики и старухи.
— Это она! Это она! – звонко кричали малыши, зная о ней, как знают о сказочных персонажах. С восторгом рассматривали червяки бархатные крылья, любовались изумительными оттенками цвета.
— Взлети, полети! – командовали дети, и, задрав головы, наблюдали за ее полетом.
— У вас тоже могут вырасти такие же, — шепнула им она, но те расхохотались в ответ:
— Зачем, глупышка! Нам ведь и тут хорошо!
Поздно вечером улетела она от них, так и не переубедив никого. Ночевать она решила на краю уютного старого беличьего дупла: там было сухо, чисто, просторно. Да и дерево нагрелось за день, приятно было распластать по нему крылышки. Она улетела и, поблагодарив солнце за великий дар, улеглась спать. Червяки тоже зарылись поглубже и во тьме долго еще обсуждали свою необычную родственницу. И ни она, ни они не слышали, как далеко за горизонтом уже гремит гром, блистают молнии, и первая летняя гроза изливает на черную землю свой гнев.
Анна Минковская