Дерево, окно и человек
В одном городе на небольшом палисаднике белого скульптурного дома росло дерево. Старожилы не помнили за ним ничего особенного – дерево как дерево: летом листья, зимой голое. Весной толстые набухшие почки. Когда ребятишки проходили мимо со своими родителями, то редко кто из них спрашивал о нем. А если какой-нибудь любознательный мальчуган в очках и спросил бы, то ответ получил бы примерно следующий:
— Гм, хм – неопределенно произнес бы уставший с работы отец и прибавил бы – а, ну… Да, сынок, дерево…
Так оно росло, безымянное, обыкновенное, и никто не знал, что умеет оно видеть сердца людей, читать их мысли. Что одного прикрытого темной корой взгляда хватает ему, чтобы узнать всю их короткую, или наоборот, очень и очень длинную жизнь.
Быть может, повезло бы дереву больше, и кто-нибудь обратил бы на него более пристальное внимание, если бы не дом, перед которым он рос. Дом – большой, городской, выбеленный. Такой не встретишь в наших городах, но в том, где и растет удивительное дерево – совсем не редкость натолкнуться на белые, украшенные скульптурами и рельефами стены, окна которых – совсем как в школах – большие, деревянные, чистые.
Очень красив был этот дом, и сквозь ветки нашего дерева открыто и прозрачно глядел он на улицу своим широким взглядом окна. Вот туда-то и заглядывали прохожие, за тонкий тюль занавесок, особенно тогда, когда зажигались уличные фонари, дерево становилось совсем черным, а там – там! В окне богатого дома зажигался свет.
— Счастливый старик, — услышало дерево и пристально вгляделось в лицо говорившему.
«Бедняк с другого квартала. Всю жизнь нуждается. Голодное детство, голодная старость, тусклая голодная зрелость в промежутке. Сегодня на завтрак у него черный хлеб, и на сердце – черно».
Пожилой мужчина в потертом пальто еще раз украдкой взглянул за прозрачные стекла, прошелся по тротуару, заложив руки за спину, затем оглянулся и не спеша пошел обратно. Его седые виски несмело выглядывали из-под вытертой черной кепочки, деревянная палочка глухо отстукивала время по тротуарным плитам.
— Счастливый старик, — прозвучало вдруг словно эхо, и темный силуэт мелькнул и исчез за занавеской.
«Про тебя то я все знаю» — подумало дерево, махнув веткой невидимому ветерку: тот послушно протиснулся в щелочку между стеной и зашелестел в тюле – иногда это помогало, и тогда силуэт вырастал прямо перед окном, прикрывал кряхтя форточку и пустым взглядом сквозь черные ветки смотрел на улицу.
— Счастливый старик, — пробормотал он снова, глядя в след удаляющемуся прохожему, и дерево вздохнуло.
— Счастливый! – прошла мимо дома уставшая женщина. Свет в окне уютно и тихо шептал на ухо: «богатый, совсем не одинокий! Уютно как, посмотри! А ты все в свое общежитие, где обои который год висят облезлыми клочьями, и ворчливые соседки – такие же, как и ты — несчастные, снова устроят свару за раковину и плиту…»
— Счастливая… - силуэт в свете лампочки еще потемнел, заметался по комнате, но так и не догадался занавесить шторы.
Так и проходили дни. Мелькали за занавеской прохожие – лампочка сводчатого потолка поглядывала на них свысока.
— Богатый, красивый… Счастливый! – так думали люди, бредя по тротуару мимо, ведь чужой свет в чужом окне всегда теплее и ярче.
— Здоровые, свободные, живые! – так думал темный силуэт и отходил от окна, сдерживая горячие сухие слезы – такими плачут несчастные, забытые всеми старики.
И взмолилось дерево Богу! Чтобы перестали люди терзаться и заглядывать в чужие окна, где за обманчивой волной прозрачной занавески чье-то сердце разрывается, глядя на их спокойные внешне лица: и шепчут они друг другу – «счастливые», и еще несчастнее кажется им собственная неоцененная жизнь.
И вот этой весной услышал Бог молитву старого дерева. В начале апреля оно – черное и сухое - вдруг вспыхнуло всё цветами: огромными, розовыми, ароматными. Тонкие шершавые ветки покрылись густым цветочным ковром, и им, словно бы прикрыв вход в шатер чужого мира, оно заслонило широкое деревянное окно.
— Что это за дерево, что это за дерево, папа? – взволнованно машет рукой пухлый, в очках, мальчуган.
— Это, сынок, магнолия. Видишь, какие крупные цветы?
Они подходят к нему, нос к носу – вдыхают аромат одного и того же цветка, вместе! И словно заново видят друг друга: отец и сынишка, оторванные друг от друга взрослыми и не взрослыми суматошными делами – видят родные глаза, и словно бы что-то забытое, далекое и неясное рождается в их сердцах.
— Помню такое дерево… В тот год… Я был счастлив… — звучит гулко в тишине мысль, и дерево согласно кивает головой.
— Эти цветы напоминают мне детство, — женщина улыбается и гладит матовый бархат лепестка. -Такое счастливое!
— Наверное, я все-таки счастлив, — отчетливо произносит вдруг и темный силуэт, распахивая окно. Цветочный аромат врывается в одинокую комнату, ветки смело и жизнерадостно протягивают свои руки, огромный цветок падает прямо на старый, дубового цвета стол. Человек берет его, долго разглядывает. Потом, словно бы отдавая долг многим-многим годам, когда не делал ничего подобного он, выходит на весеннюю улицу, обходит знакомый обыденный дом и там, напротив собственного своего окна долго стоит под деревом. Останавливаются прохожие. Так же, как и он, любуются. А потом, по какому-то неясному, но властному зову, все они, как один, поднимают головы к небу, где по синеве ранней весны плескаются розовые цветы, и слышит дерево Тишину в каждом сердце, как будто сам Бог повелел ему: «умолкни, перестань». И оно успокоилось.
Анна Минковская